Екс-співкамерниця Юлії Тимошенко Юлія Абаплова ще у березні 2012 року написала заяву на ім’я керівництва Качанівської колонії про загрозу життю Юлії Тимошенко.
Про це вчора на прес-конференції заявив захисник Сергій Власенко.
В последнее время начинается активный процесс дискредитации Юлии Тимошенко. Все это время, пока я находилась в камере с Юлией Владимировной, я общалась с начальником оперативного отдела Качановской исправительной колонии №54 Щербак Владимиром Викторовичем, который в свою очередь передавал эту информацию своему начальнику в г.Киев. Начальника зовут Игорь Сергеевич, фамилия мне неизвестна. Их интересовала вся информация, касающаяся Юлии Владимировны: что она ест, занимается ли спортом, кто ей пишет, кто к ней должен приехать, ее партийная работа и т.д. Т.к. я изначально предупредила Юлию Владимировну…
(…)
24.03.2012 г. Меня, как обычно, вывели якобы на прогулку, меня встретил Щербак В.В. В спортивном зале, где обычно я «докладываю» ситуацию, присутствовал также Игорь Сергеевич. Они мне сказали, что надо будет встретиться с журналистами.
(…)
Я должна рассказать журналистам, какая Тимошенко Ю.В. плохая, что она живет в идеальных условиях, что для нее все делают, а она всех использует. Но я-то знаю, что это не так. И я ничего не могу сделать, чтобы защитить ее.
(…)
Если изначально цель была по максимуму испортить жизнь Тимошенко Ю.В., то в последнее время это сводится к тому, что она не должна живой выйти из колонии. Они издеваются над ней как хотят, когда она хотела позвонить маме и попросила, чтобы ее отвезли к телефонам – ей они сказали, что не имеют права это делать. А в разговорах между собой, говорят, что начальство сверху им сказало, чтобы Тимошенко никто не помогал, пусть ползет в дежурную, где стоят телефоны.
(…)
Я живу с Юлией Владимировной уже 3 месяца. За это время она слова грубого никому не сказала, всегда меня поддерживала. Она – настоящая, понимаете?
(…)
Эти люди не останавливаются ни перед чем. Я боюсь за себя, но еще больше я боюсь за нее, потому что вижу и слышу, что здесь творится. Они не дают ей встречаться с журналистами, не пускают к ней ее защитников, не пускают ее дочь, специально для того, чтобы заставить ее сломаться.
(…)
В колонии все работают по указу сверху. Что им говорят, то и делают. Уже два раза была ситуация с лекарствами, которые ей дали. Первый раз она почти 2 часа была без сознания, я ее еле в чувство привела, второй раз после приема какого-то препарата она отекла так, что лица не было видно, сплошное месиво, пошла какая-то сыпь, а когда мы пытались вызвать ее лечащего врача, врач появился только на вторые сутки, когда она просто перестала принимать лекарства и отечность стала спадать. Они постоянно перевирают ее слова, рассказывают по телевизору, что она не хочет исполнять рекомендации немецких врачей. Это все вранье.
(…)
Им нужно, чтобы она вообще перестала ходить. У нее усиливаются боли. Я каждую ночь мажу ей спину мазью, но она ведь никак не помогает. Я же вижу, что она поднимается с болью, хотя и старается мне этого не показывать.
(…)
Ее просто убьют здесь, я знаю это, я вижу и слышу. Чем ближе время в Европейскому суду, тем больше они начинают дергаться. Они уже не думают о последствиях, у них панический страх, что она выйдет. Я уже нормально думать ни о чем не могу, постоянных страх, чувствуешь себя как загнанный зверь. Когда-то я сказала оперативнику о том, что хорошо, что Юлия Владимировна скоро пойдет домой, а он мне сказал, что даже если Европейский суд решит ее выпустить, против нее новое дело откроют и она все равно будет сидеть, никто ее на свободу не выпустит.
(…)
никаких доказательств. Это уже начинаются прямые угрозы, что будет дальше – об этом я боюсь даже думать. Я надеюсь, что то, что я знаю поможет спасти Юлию Владимировну. К сожалению, больше я ничего не могу для нее сделать.
(…)